Библиотечный институтВ библиотечном институте им. Крупской создавался факультет культурно-просветительской работы и открывались новые кафедры: академического хора, театрального искусства, народных инструментов.На заведование были приглашены, как говорили, три кита - Полтавцев, Пергамент, Селицкий, который был приглашен на заведование кафедры народных инструментов и оркестрового дирижирования. Создание кафедрыПри создании кафедры Н.М. Селицкий испытывал большие трудности как при подборе кадров, так и при наборе студентов.Занятия надо было начинать 1го сентября - не до выбора. Николай Модестович подобрал, как говорится, что валяется. Консерватория еще не готовила исполнителей на народных инструментах. И все-таки Николай Модестович во многих не ошибся. Преподаватель домры Свиридов Н.М - руководитель оркестра, играющий в кинотеатрах перед сеансами, балалайки - Зверев А., работающий в самодеятельности, баян - Петров Г.А. - без образования, баян - Баландин - без образования, балалайка - Бриндарова А. - без образования, баян Галина Владимировна (фамилии не помню) - из самодеятельности. Попросился на работу Шахматов Н.М. - он не имел постоянного места работы. На кафедре у Николая Модестовича он стал преподавать инструментовку, оранжировку, переложения. Теперь профессор. Со студентами дела обстояли не лучше. Конкурса не было. Принимали тех, кто не поступил на другие отделения. Многие из принятых не знали даже нотной грамоты. С самых азов начал Николай Модестович, рисуя на доске нотный стан и ноты. Студентами первого набора стали абитуриенты с Украины, Белоруссии, Молдавии, Коми АССР, Архангельска, Салехарда, Ленобласти, Пскова. Многие из принятых впервые увидели русские народные инструменты. "А почему одни балалайки маленькие, а другие большие?" Из этих "музыкантов" нужно было сделать дирижеров оркестра народных инструментов. Даже на институтском капустнике была такая студенческая миниатюра: За столом сидят члены приемной комиссии во главе с ректором. У ректора в руках палка, которой он ударяет каждого абитуриента по голове. Если звук четкий и звонкий - на отделение академического хора. Если звук глухой и громкий - на отделение режиссуры. Очередной удар по голове - звука никакого! Ректор бьет трижды - результат такой же. Вердикт приемной комиссии - на кафедру народных инструментов. Хохотали все и студенты кафедры и ректор. Но это был первый набор - самый трудный. За годы упорной учебы студенты полюбили свою профессию. По госраспределению они разъехались по всему Советскому Союзу по городам, комсомольским стройкам, воинским частям, сельским домам культуры. Со временем они стали преподавателями в культпросветучилищах, в вузах, руководителями оркестров. Теперь среди них есть и доктора наук и профессора. В дальнейшем трудностей с набором не было, и конкурсы были большие. Конечно, и тогда и теперь поступают студенты разной степени таланта и способностей. В один из наборов поступил студент, кажется, из Белоруссии - Акулович В.И. Николай Модестович радовался - талантливый студент, у него большое будущее. Стал подбирать для него репертуар. Но Акуловичу репертуар из русских произведений не понравился: "Липа вековая, Утушка луговая - это не для меня. Хочу дирижировать только классику." Отношения не сложились и Акулович ушел к другому педагогу - Мусину(?), который работал в консерватории, а у нас - по совместительству. Уход Акуловича был большим ударом для Николая Модестовича. Но все равно - первичный толчок дал о себе знать! Акулович Виктор Ильич теперь профессор, создал ансамбль "Скоморохи". Николай Модестович устроил меня в январе 1960г, в порядке перевода, к нему в институт лаборанткой кафедры народных инструментов. Принимал меня на работу ректор института - Скрыпнев Николай Петрович. Беседуя со мной и узнав, что у меня нет среднего образования, Николай Петрович был очень огорчен и сказал, что в институте все лаборанты или учатся в институте или уже имеют высшее образование, а с 7летним образованием сотрудников нет. Я дала слово, что пойду учиться в вечернюю школу. Жалоба женыНеожиданно грянула беда.С жалобой на коммуниста Селицкого Н.М. пришла его гражданская жена. В законном браке они никогда не состояли, но дочь была зарегистрирована на его фамилию. Когда он делал это в январе 1945, в загсе Куйбышевского района его отговаривали от этого поступка, тем более что жена его в то время была замужем за другим человеком, находившемся в то время на японском фронте, и носила его фамилию - Муратова. В партком она пришла в начале лета в ярком цветастом платье, натуральная блондинка, такая цветущая женщина (она нигде не работала). Николай Модестович пытался ей внушить, что надо работать, но она отвечала: "Конечно, ты бы хотел, чтобы жена дирижера ставила клизмы? Вот если устроишь певицей в театр, тогда другое дело!" Во время войны она работала медсестрой в госпитале, где они и познакомились. В загсе Куйбышевского района согласились нарушить акт гражданского состояния и записать дочку на чужую фамилию, надеясь, что Муратов не вернется с японского фронта. Но он вернулся. Анна Михайловна не разводилась с мужем, но в конце концов развод произошел по инициативе Муратова, когда у него образовалась новая семья. Секретарем парторганизации в 1960 был Андреев Борис Сергеевич. Всех членов бюро не помню, только некоторых: Хейфиц М.Л., Баева Е.А., Фрадкина Р.И. - женщины, суровее которых трудно придумать, ну очень правильные. Анна Михайловна объяснила цель своего визита и ей стали задавать вопросы, в особенности женщины: "Что вы хотите от Селицкого?" "Чтобы он оставил мне комнату, платил алименты (сумма которых составляла месячную зарплату - ведь Анна Михайловна не работала), и чтобы его выгнали из института, так как он своим по моральным качествам не имеет права воспитывать студентов. И чтобы уволили Мальцеву, так как она разрушила семью." И тут совершенно неожиданно даже для Николая Модестовича на Анну Михайловну накинулись женщины: "Коммунист Селицкий глубоко порядочный человек! Зная, что вы замужняя женщина, он зарегистрировал дочь на свою фамилию, будучи не уверенным, его ли это дочь. Во время войны отказывались от собственных детей, не говоря уже о подобной ситуации. Вы действуете по приципу: мой муж подлец, верните мужа. Жилплощадь тоже вам не принадлежит. Юридически вы не имеете права что либо требовать от коммуниста Селицкого. Устраивайтесь на работу! Алименты как честный человек он будет платить! А Мальцева не является членом партии, но зарекомендовала себя как хороший работник. К тому же уже подала на развод, о чем есть объявление в газете!" (Раньше такие объявления обязательно печатали в газете "Вечерний Ленинград", без этого суд не рассматривал развод.) Анна Михайловна была удивлена поведением членов парткома, обозвала всех блядями и хлопнула дверью. Зная, что на этом она не остановится (имелись аналогичные случаи), секретарь парткома Андреев отдельно поговорил с Николаем Модестовичем, и посоветовал оставить ей комнату, выделить деньги на алименты, и переехать жить ко мне. Что бы как-то поддержать нас материально, предложил выхлопотать оплату за переложения, оркестровку и расписание партитур для оркестра(Николай Модестович расписывал партитуры на партии бесплатно). "Иначе, - сказал Борис Сергеевич, она затаскае вас по райкомам, обкомам, не даст нам покоя и испортит судьбу. Если негде жить, дадим место в общежитии, пока вы устраиваете свои семейные дела." Николай Модестович так и поступил. Самым ужасным для Анны Михайловны было устройство на работу. Она ведь только ходила на платные уроки, мечтая при помощи Николая Модестовича стать певицей. Так нас защитил партком. Сплетни некоторое время походили по институту, и прекратились. Методист заочного отделенияДорожа кадрами и не желая потерять Селицкого Н.М, ректор института Скрыпник Н.П. принял решение перевести меня на работу в другой отдел, прекратив тем самым сплетни о наших отношениях. Так я оказалась методистом на заочном отделении, где проработала 10 лет, вначале методистом, потом старшим методистом на библиотечном факультете.Навсегда запомнила первую беседу с проректором заочного отделения Поздняковой Генриеттой Ивановной. "Я не дам тебя в обиду. Ты только честно трудись и продолжай учиться, а на зависть не обращай внимания. Пусть отскакивает от тебя, как горох от стены" "А как долго будет продолжаться зависть?" "До тех пор, пока молода и красива". Работать методистом мне нравилось. Я старалась вовремя ответить на письма студентов, выполнить заявки на литературу, дать консультации по выполнению контрольных и курсовых работ. Только во время сессий, когда уходила с работы поздно, еле держалась на ногах. Надо было организовать учебный процесс, разместить студентов в общежитии, следить за использованием аудиторного фонда, которого катастрофически не хватало, и еще масса всяческих обязанностей, входящих в функции методиста. Приемы в то время были большими 600 -700 человек на одного методиста. Институт имел несколько учебно-консультационных пунктов - в Казани, Кирове, Калининграде, Челябинске, Целинограде. Теперь это самостоятельные институты, кадры для которых подготовил наш институт. Методистами работали 6 человек. 5 - на библиотечном факультете и одна на факультете культурно-просветителной работы (КПР). Базового образования не имели никто и мое поступление в институт в 1963 году явилось прецедентом для очередных сплетен и некоторой доли зависти. Отличная сдача сессий - тоже предмет для ядовитых разговоров. Вот, мол, оценки ставят за красивые глазки. Никому в голову не приходила мысль, что я за 5 лет учебы не пропустила ни одной лекции, консультации. Старание, добросовестность и целеустремленность отмечали все преподаватели, а уж "мягкотелыми" их не назовешь. Работая под руководством Поздняковой Г.И., отмечала запоминающую особенность общения ее с подчиненными. Ранее не приходилось наблюдать такого стиля руководства. Ежедневно Генриетта Ивановна приходила в комнату методистов, поочередно садилась к каждой подписывала документы, которые методисты заранее систематизировали, беседовала с каждым индивидуально, попутно делая замечания, предложения. Процесс проходил тихо, быстро и эффективно. Генриетта Ивановна никогда и никого не ругала публично, хотя была очень строга и требовательна. Мне очень импонировала такая манера руководства. Не испытывая страха, все очень старались работать хорошо совершенно не думая о каком-либо поощрении. Но наблюдательная Позднякова Г.И. при удобном случае непременно отмечала что-либо положительное в работе методистов. Мы очень уважали и любили своего начальника. На заочном отделении в те годы действовала система индивидуальных консультаций и обеспечение студентов учебно-методической литературой по заявкам. Преподавательские консультации я обязательно читала и в дальнейшем, когда сама стала педагогом, мне это очень пригодилось. Став студенткой, могла самостоятельно отвечать на многие вопросы. Выполняя заявки на литературу, почти ежедневно пудами носила бандероли на почту, находившуюся в здании Ленэнерго. Книги и методические пособия расходились по всему Совветскому Союзу. Все эти услуги для студентов были абсолютно бесплатными. Пересылку оплачивал институт, хотя эти услуги стоили недешево. Едва войдя на почту, на нас начинали ворчать почтовые работники. "Опять эти методисты пришли, не могли пораньше, обязательно в конце рабочего дня. Мы уже машину с корреспонденцией отправили". Но ворчание было добродушным, они нас жалели. Преподаватели, приходившие за контрольными и курсовыми работами, подолгу сидели возле моего стола, делились какими-нибудь новостями чаще литературными. Мне были интересны эти беседы. Училась правильной речи, остротам, шуткам. Когда в издательстве выыходили книги или пособия, обязательно дарили мне с авторскими надписями и добрыми словами. За время работы таких подарков накопилось довольно много. Работа на заочном отделении дала возможность познакомиться с литературоведами, критиками, библиотековедами, писателями, поэтами. Методисты, наблюдая за мной, перешептывались. "Ну раз подсел к Галине Ефимовне, значит надолго". Довольно часто возле моего стола засиживался преподаватель русской литературы Даниленко Владимир Дорофеевич. Мне он казался странным: говорил поччти неслышно, постоянно озирался вокруг, почти никогда не смотрел прямо в глаза, только как-то боком. Методисты объяснили странности В.Д. Даниленко тем, что он одинок, мнителен. Ему кажется, что все посмеиваются над его полнотой, маленьким ростом и что его кто-то постоянно подслушивает. Мне стало жаль Владимира Дорофеевича и, когда он шепотком пригласил меня в ресторан, я шутливо согласилась. От неожиданного согласия он схватился за сердце. "Галина Ефимовна, вы действительно пойдете со мной в ресторан?" "Пойду, пойду, приглашайте - в какой?" На следующий день Владимир Дорофеевич пришел в голубой рубашке... ну и все. Больше никаких изменений не обнаружила. Вызвав меняв коридор, заговорщецким голосом сказал: "Галина Ефимовна, знаете, есть хорошая сосисочная на Марата..." Тут уж мне впору было оглядываться! В сосисочную на Марата! Ха-ха! Стоило Владимиру Дорофеевичу не спать всю ночь от волнения! Да взял бы и принес сосиски на заочное отделение! И шею не надо бы мыть! Впредь стала более осторожно шутить с подобными приглашениями. А человек он был замечательный и студенты его обожали. Просто чуть чудаковатый. |
