Ресторан СеверныйНиколай Модестович не был любителем посещения таких мест. И все же в 1959 году он пригласил меня в ресторан "Северный" на углу Садовой и Ракова. В ресторане я была только один раз в городе Обнинске.Николай Модестович протянул меню и предложил выбрать блюдо. Мне хотелось блеснуть своими познаниями ресторанных блюд и я заказала блюдо, которое выговорит не могла, а только ткнула пальцем - "соус провансаль с пикулями". "Галочка, может что-нибудь посущественнее?" "Нет" - ответила я, боясь произнести название. Думаю: "Пикули, это наверное курица или другая какая-нибудь дичь. Вот наемся до отвала!" А что принесли? Сырые овощи и майонез!!! А Николаю принесли телячью отбивную котлету с косточкой. Увидев мою вытянутую рожу(!), он все понял и переставил тарелки. В дальнейшем мы часто ходили в кафе на ул. Бродского, напротив гостиницы "Европейская". Кафе называлось "Артистическим". Рядом - филармония, Малый оперный, театр Комиссаржевской, Театр Музыкальной комедии и др. После революции это кафе называли "Шануар" - Черная кошка. Мы же называли "Каша нуар". В этом кафе всегда была горячая каша, чай, кофе и разные кисели. Спиртное в кафе не продавали, поэтому посетители были трезвые. Персонал знал постоянных покупателей, обстановка всем нравилась, цены на все были копеечные. ТисколовоВ 1958 году Николай Модестович поехал отдыхать к жене в Джубгу. У меня попросил адрес до востребования. Он начал писать в поезде и опускал их на каждой станции. Первое письмо пришло со станции Фаянсовая. Он писал, что не может не думать обо мне, что он едет на каторгу. "Из головы не выходит красавица моя. Уже считаю дни, когда буду возвращаться назад." Он писал много писем, но после первого перестала ходить на почту не придавая значения словам и признаниям.В 1959 году мы поехали отдыхать вместе. Сын был устроен на лето в садик, а мы стали думать, где бы найти укромное место, чтобы было поменьше людей и красивая природа. Знакомый Николая Модестовича, бывший полковник предложил отдых в Кингисеппском районе. Через Большой дом он оформил нам пропуска в погранзону - дер. Тисколово. Снял нам половину дома у хозяйки, которая ни слова ни говорила по русски, дал самое необходимое из посуды. Деревня располагалась на берегу залива. Кругом леса, болота и пограничные вышки. Собирали морошку, чувствовали наблюдение с вышек. Иногда пограничники спускались вниз, просили что-нибудь поесть. Пропусков не спрашивали, т.к. имели сведения о нашем нахождении в деревне. Выходить на лодке в залив было запрещено, и наш знакомый посоветовал ставить на ночь перемет. Такой рыбалки я больше нигде не видела. С вечера мы ставили перемет. Сначала на 12 крючков, а потом намного увеличили. Я несла не шее дощечку, где располагались поводки с червяками. Червяков присыпали землей, чтобы не перепутались поводки. Николай Модестович шел впереди по скользким камням. Я подносила дощечку с наживкой. Наутро шли осматривать перемет. Вода вокруг кипела. Николай Модестович опять шел впереди, я с мешком сзади. На каждом крючке была рыба - или окунь, чаще угорь. Поводки отрезали ножницами, вытаскивать крючки было невозможно. Угорь скользкий, сильный и живучий. Чего только мы не готовили из угрей - варили уху, жарили, коптили, мариновали. Печка стояла во дворе хозяйского дома, пользоваться плитой в доме хозяйка запрещала. Днем ходили на болото и в огромном количестве собирали морошку, грибы, чернику. Магазина в деревне не было. Ездили в Кингисепп. На такую поездку уходил весь день. Автобус ходил 2 раза в сутки. Выручило то, что у Николая Модестовича был фотоаппарат и он стал по просьбе жителей деревни фотографировать детей, семьи, молодоженов. Заказов была тьма. Несмотря на то, что карточки он мог сделать только в Ленинграде. Наш знакомый всем объяснил, что Николай Модестович честный человек, хорошо известный в Ленинграде и что карточки он обязательно пришлет через него. Что и было сделано. А нам стали приносить все необходимое: молоко, сметану, мед, яйца, творог и т.д. Заканчивался отпуск, и мы стали готовиться к отъезду. Ожидая автобуса на автобусной станции в Кингисеппе, я тихонечко плакала. Очень не хотелось уезжать от этой идиллии. Собрали заготовки, напоследок наловили целую сумку угрей. И живыми повезли их в Ленинград. Пассажиры в автобусе стали засыпать, как вдруг раздался истошный вопль: "Змеи, гадюки!!" Оказывается, наши угри нашли дырочку в сумке и стали выползать, залезая во все закоулки автобуса. Одной женщине угорь заполз на колени - вот она и закричала. Что тут было! Николай Модестович кинулся собирать угрей, успокаивая всех и говоря, что это рыба. Но народ уже был настроен нас побить и выкинуть из автобуса. Заступился водитель. Вошел в салон, успокоил пассажиров и стал помогать собирать угрей, приговаривая: "Вот это угорь, так это угорь." В награду ему дали самого крупного - в руку толщиной. Это была сказка, хотя и закончилась предательством. Сам полковник имел дом, который прихватил во время войны. Таких военных было немало. Куда делись хозяева этих домов - неизвестно. Полковник своей внешностью и колючим взглядом напоминал полицая. С нами подружилась его семья. Они просто липли к нам. Жена полковника очень хитроумно все выспрашивала - сказывалась принадлежность к Большому дому. А я простодушно все отвечала. И без рассказов все было видно - что мы не муж и жена - огромная разница в возрасте. Приехав в Ленинград, они нашли жену Николая Модестовича и рассказали все подробности нашей жизни, нарисовав даже наше спальное место. Это они посоветовали Анне Михайловне пойти в партком с фотографиями и рисунками подтверждающими аморальное поведение коммуниста Селицкого. |
