БабушкаОтношения между матерью и бабушкой были очень напряженными. Дело доходило до драк.Бабушке было больно видеть, что ее внуки были брошены на произвол судьбы. У матери постоянно собирались подружки со своим чаепитием и песнями. Спиртное тогда не пили. Женщин можно понять. Все вдовы с детьми, жизнь тяжелая, у матери они находили какую-то отдушину. А все это было в одной комнате 13 метров в продуваемом бараке. И бабушка вынуждена была пойти "в люди". Ее пригласила нянчить двух детей одна женщина, Антонина Васильевна. Она жила в небольшом домике рядом с Волховским алюминиевым заводом. Работала Антонина Васильевна на фабрике-кухне, которая находилась недалеко от дома, на Волховском проспекте. Кем она работала - не знаю, но домой она приносила еду - пшенную кашу, вареную картошку, косточки, которые еще можно было погрызть. В каше попадались окурки и спички. Двое детей были школьниками младших классов. Мальчик вскоре покончил с собой, бросившись под поезд. Помню его похороны. Мы с братом Борей, выбрав время, когда Антонина Васильевна была на работе, бегали к бабушке. В кармане фартука она всегда держала для нас по кусочку хлеба, иногда она кормила нас кашей. Брат БоряЕго детство мало чем отличалось от моего. Только он не был в детском доме, не попрошайничал в Волхове, не пел по вагонам. После войны он поехал на заработки в Эстонию. Ходил по хуторам, выпрашивая еду, на что эстонцы о твечали: "Сталин даст!" Потом он устроился к одному фермеру. Работал на конюшне, на очистке пруда. То, что он еще ребенок, никого не волновало. По окончании сезона, при расчете хозяин предложил рассчитаться натурой - продуктами. Брат взял зерно и сало. Ну сколько может увезти мальчик? Полмешка пшеницы и шмат сала. Денег на билет не было, и брат добирался домой на крыше вагона, вначале до Ленинграда, затем до Волхова. Однажды ночью в дверь постучали - там был брат. Он уже падал. Когда стали снимать вещмешок - лямки мешка впились в плечи до крови. За время пути брат не снимал мешок, боясь, что его отберут грабители. Из привезенного зерна мы долго варили распаренную кашу, добавляя кусочки сала. Потом брат стал учиться у кого-то на столяра. Научился делать табуретки. За неделю он делал одну табуретку, и в выходной день я продавала ее за 1 рубль. Их охотно покупали, потому что табуретки были прочными, хотя не крашенные и без украшений. Став постарше, брат работал в школе - чинил парты, столы, делал какие-то стенды. Потом работал на Волховском аллюминиевом заводе.Отношения с братом были тяжелые. Он был старше меня и по всякому поводу колотил меня по примеру матери. Когда он доводил меня до истерики, я обзывала его китайцем. Почему-то это злило больше всего. Брат свирипел до неузнаваемости и отводил душу. Соседи стучали в дверь:"Прекрати обижать Галину!", что еще больше приводило его в ярость. По жизни он оказался скрягой. Обращаться к нему за помощью было бесполезно. Даже мать говорила о нем: "Ну да, конечно, они, как всегда последний х... без соли доедают!" Кроме старшего брата были сестренка Регина и братик Валерий. Мы были от одного отца - Ефимовичи. В эвакуации они заболели один за другим корью и умерли. Регину не помню. Валерик, будучи больным, лежал на печке и подпускал к себе только Тасю. Он называл ее Тайкой. Она залезала к нему на печку и давала ему деревянную миску с сухим горохом. Валерик встряхивал миску, они бренчали, он радовался. Регина и Валерий похоронены в Удмуртии. О пленных немцахПосле войны в городе работали пленные немцы. В первую очередь они восстанавливали железнодорожный узел (станцию) мост, дом культуры. Он стоял в центре города и от него остался только фундамент и часть стены.Привлекались пленные и для работы на алюминиевом заводе, только на самые трудные работы, без входа на территорию. Они разгружали вагоны с нефелином, бокситом (исходное сырье для производства алюминия). Не знаю, когда они уезжали в Германию, помню только, что город как таковой они не отстраивали, кроме тех помещений, где находились сами. Утором точно в определенное время ( а это время давал гудок на заводе) они шагали по булыжной мостовой (асфальта тогда не было) и громко стучали обувью, как говорили - колодками. Выглядели немцы подавленно, но внешне были высоки, казались красивыми и улыбались. Некоторые женщины показывали им кулаки, другие пытались им сунуть что-нибудь из еды: кусок хлеба, картофелину, луковицу. Немцы отказывались, благодаря, и приложив руку к груди. Наверное, они знали, каково живется победителям. Однажды, обходя полуразрушенный дом по Кировскому проспекту в поисках каких-нибудь деревяшек, наткнулась на часового, который, как оказалось, охранял продовольственный склад. Часовой поманил меня пальцем, показывая на вывеску, на которой было что-то изображено. Надпись по-немецки, а рисунок изображал какой-то продукт. Я не растерялась, и помня свои способности к попрошайничеству стала что-то петь и пританцовывать. Немец хохотал, глядя на меня. А когда я показала, что хочу есть, он все понял. Открыв дверь склада, он вынес какой-то пакет и банку сгущенного молока. Ему было скучно нести однообразную службу и он достал из кармана фотографию. На фотографии были изображены двое детей: девочка и мальчик. Он поцеловал фотографию и показал, что девочка такого же роста как и я. Потом он достал губную гармошку и стал на ней играть. До этого я никогда не видела губной гармошки. Мне понравились. Жестами попросила дать мне, но он тоже жестом отказал - видимо из-за брезгливости. По-русски он не разговаривал. На клочке бумаги он нарисовал шагающего маленького человечка. Я поняла, что можно приходить еще. Что я и делала несколько раз, никому не раскрывая тайны, откуда у нас сгущенка. А в пакете оказался меланж (яичный порошок), которого я прежде не видела и не ела. Придя через некоторое время, обнаружила нового часового, который выгнал меня и пригрозил винтовкой. ПопрошайкаНачала ездить в Ленинград на хлебный промысел (еще до отмены хлебных карточек). Больше всего боялась контролеров, ведь билета никогда не было. Иногда просила пассажиров взять меня на руки как ребенка, которых можно было провезти без билета. Бывало, пассажиры прикрывали меня пальтушками, как якобы спящего ребенка. Контролеры проходили мимо - компостеры щелкали все дальше и дальше. Не припомню случая, чтобы меня высадили или оштрафовали.Картина из окна была жуткая. Весь путь усеян военной искореженной техникой и нашей и немецкой, кругом одни развалины, от домов одни стены с оконными проемами, надолбы, танки, зенитки, сожженные развалины вокзалов. Пупышево, Войбокало, Жихарево, Назия, Поляны, Плитняки, Мга -весь путь. Несколько раз наблюдала, как одна техника собирает с мест боев другую. Все это грузилось на платформы и куда-то увозили. Железнодорожный вокзал Волховстроя-1 тоже был разрушен. Несколько лет после войны действовал временный деревянный домик вместо вокзала. Возле московского вокзала была булочная. Приезжая в Ленинград, я ходила в эту булочную попрошайничать. Ходить по городу боялась - заблужусь. Наверное, это было до отмены карточек, так как хлеб взвешивали небольшими пайками. Иногда поверх паек клали небольшие кусочки - довески. Вот их я и выпрашивала. К концу дня таких довесков набиралось грамм 100 и даже больше. Кроме того, продавщица собирала крошки, которые в конце дня отдавала мне. Их тоже набиралось грамм 50 -60. В туалет бегала на Московский вокзал. День почему-то пролетал незаметно, а вечерним поездом ехала в Волхов, забираясь под лавку. Не все поезда останавливались на станции Волхов-2, но я уже знала расписание и поднаравливалась под него. В течение дня я ела немного крошек, остальное везла домой. Некоторые постоянные покупатели пригляделись ко мне и иногда приносили какие-то обноски одежды, обуви, даже мужской. Продавцы знали меня, не прогоняли, советовали не стоять на сквозняке и возле двери - могут прищемить руки. Удивлялись, что я приезжаю из Волхова. Иногда угощали горячим чаем и разрешали ходить в туалет. Если вовремя не занять место или надолго отойти - то мое место занимали другие попрошайки. После отмены карточек попрошайничать в булочную уже не ходила. Зима.В поисках дров заглядывала во все закоулки. Заборы вокруг домов разобраны на дрова.Заглянула под барак, впечатление такое, что он построен на сваях. Показалось, что в углу лежит сено. Подползла и обмерла. Под серединой барака находится гнездо, а в нем 6 или 7 яиц. Первое желание - выпить яйцо. Но нет - надо домой, а то поколотят. Схватила гнездо с яйцами и аккуратно выползла. Притащила домой, заикаюсь: "Вот, нашла под домом…" Мать строго-настрого наказала не проговориться никому, иначе яйца отберут хозяева кур, да еще побьют, думая, что яйца украли из сарайки. О том, чтобы сварить или сделать яичницу не могло быть и речи. Мать клала в кипяток горсть перловки, а потом распускала туда сырое яйцо. Получалась похлебка. Яиц хватило на несколько дней, только одно оказалось плохое. Потом ползала под барак еще, не яиц больше не было. Мать говорила: "Не надо было уносить гнездо. Курица увидела, что яйца нести некуда и поменяла место". Потом слышу разговор соседки: "Вот куру зарежу, перестала, зараза, нестись". Жалко стало бестолковую курицу. Но испытывала к ней чувство благодарности, что перед своей смертью она нас покормила. |
Дальше
