НИИ ПедагогикиВ сентябре 1958 года устроилась на работу секретарем-машинисткой в Научно-исследовательский институт педагогики Академии педагогических наук. Объявление о приеме увидела на улице, когда гуляла с сыном.Директором института был очень известный ученый, действительный член АПН, профессор Ананьев Борис Герасимович. Первое, что меня поразило в институте - это фамилии сотрудников - Верзилин, Корсунская, Знаменский, Сорокина, Громов, Соколов - фамилии авторов школьных учебников. Я же училась по этим учебникам в школе. Встретила и других ученых, у которых впоследствии посчастливилось учиться - Ковалев, Дранков, Мясищев, Даринский, Бианки. Борис Герасимович был дружен с Бианки. Были у него и любимые аспиранты, впоследствии ставшие известными учеными, среди них Ломов Борис Федорович. Борис Герасимович был удивительным человеком. Твердый, иногда даже жесткий, в то же время он был очень внимателен и добр. Узнав, что я не умею печатать на машинке, он немедленно приказал мне освоить машинопись. "Что же у меня за секретарь, не умеющий печатать?" Я сказала, что курсы машинописи платные, а у меня нет возможности заплатить. Борис Герасимович тут же достал из кармана деньги, что бы я заплатила за обучение. Что меня поразило, так это то, что деньги у него были в комке, беспорядочно смяты. Такое я увидела впервые. Поступила на курсы машинописи в вечернюю группу. На занятия ходила сначала на Лермонтовский проспект, затем на Лесной. Когда завела речь о возврате денег, Борис Герасимович удивился, сказав, что не помнит об этом и чтобы я не заводила разговора об этом. "Главное - сказал он - вам это пригодится в дальнейшем". Так оно и получилось. Где бы потом не работала, была независима от машинисток. К тому же освоила секретарское, архивное дело, делопроизводство и стенографию. Борис Герасимович часто ездил в зарубежные командировки: на симпозиумы, форумы и другие научные мероприятия. Помню, он уехал на симпозиум в Бразилию и потерялся. Несколько тревожных дней испытывала его семья и сотрудники. Оказывается, в Бразилии был какой-то природный катаклизм. Вернувшись, Борис Герасимович собрал всех сотрудников и в актовом зале устроил отчет о зарубежной поездке. Он делал так всегда. Кроме научного сообщения, он играл на пианино бразильские народные мелодии, рассказывал о быте бразильцев. Все слушали, затаив дыхание. На такие отчеты приходили сотрудники из других институтов и научных учреждений: из университета им. Жданова, Пединститута им. Герцена, областного пединститута и др. Приезжали зарубежные гости и в Ленинград в институт педагогики. В таких случаях Борис Герасимович просил накрыть в его кабинете стол. Он доставал деньги (смятые в комок) и просил купить коньяк, лимоны, фрукты. Я бежала в гастроном на углу Литейного и ул.Петра Лаврова. Делая покупки, с трудом заставляла себя брать все самое лучшее и дорогое - для себя бы такого дорогого не купила бы никогда. Гости усаживались в кабинете Бориса Герасимовича, а он вызывал меня звонком, если что-нибудь было нужно. Убирая кабинет после гостей, я сказала Борису Герасимовичу: "Какие у вас были некультурные гости - накурили, рюмки ставят на ковер, ноги на журнальный столик, лимон едят с кожурой!" Борис Герасимович рассмеялся и сказал: " Галя, это свободные, раскрепощенные люди. У них так принято. А люди это образованные и очень даже культурные, известны не только в своей стране, но и во всем мире." У Бориса Герасимовича были заместители по научной работе - Кропачева и по хозяйственной части Буюм - этакий вальяжный малограмотный человек, очень гордящийся тем, что работает у Ананьева. Когда он приносил что-нибудь печатать, то его черновик был похож ... ни на что не похож! Разобрать было совершенно невозможно, одни каракули. Тогда, сложив на груди руки, как Наполеон, он высокомерно и чванливо начинал диктовать. Многие сотрудники удивлялись, как Борис Герасимович мог терпеть такого зама. А Семен Иосифович Буюм был хороший хозяйственником, имел большие связи и мог достать все, а Борис Герасимович был далек от этого от этого мира и полагался на своего зама. В этом институте был живой уголок, который курировал, по-моему, Соколов. Там находились разные небольшие зверюшки: кролики, мышки, птички. Часто поднималась туда и разглядывала, смотрела, как Соколов их кормит, разговаривает с ними. Я немного помогала убирать помещение живого уголка и подкармливала зверюшек. Обедали все сотрудники в прекрасной столовой, находящейся рядом в Доме писателей. Рядом же находился Дом деткой книги и издательство Детгиз. В этом же здании находился музей детской игрушки, куда ежедневно приходили экскурсии - детсадовцы и младшие школьники. Я любила этот музей и по возможности пристраивалась к какой-нибудь группе, чтобы послушать историю создания игрушек и посмотреть их. Руками тоже можно было потрогать некоторые экспонаты. Экскурсии проводила очень красивая молодая женщина, которая дала мне кличку "селедка" из-за высокого роста и тощей фигуры. Когда наступили в жизни перемены, и я решила перейти на работу в библиотечный институт, Борис Герасимович был расстроен, уговаривал меня остаться, но в то же время не обижался и говорил, что мне обязательно надо учиться. До сих пор испытываю чувство некой вины перед Борисом Герасимовичем, ведь я многому научилась в этом коллективе. Вечер в РадиокомитетеНа 7 ноября 1958 года Николай Модестович пригласил меня на праздничный вечер. Вечера в Радиокомитете проходили на 2м этаже, в красивом зале с огромными колоннами. Кроме того, что накрывались столы с закусками, работал шикарный буфет с бутербродами, напитками. Играла музыка, все танцевали, пели.Получи приглашение, подумала - в чем пойду. Что одену на ноги? Ну не в сандалиях же идти. На Литейном 46, в комиссионном магазине купила дорогие туфли за 318 рублей. Взяла на размер меньше, чтобы не показывать большую ступню. Глубоко об этом пожалела. Николай Модестович встречал меня возле гардероба. Все уставились на меня, чуть пальцами не показывали. Еле поднялась по лестнице. Тесные туфли вызвали боль, от которой перекашивалось лицо. Николай Модестович усадил меня рядом с собой, стал ухаживать и подкладывать побольше и повкуснее еды. Бегал в буфет за фруктами, конфетами. Корчась от боли в ногах, сняла новые туфли под столом, длинная скатерть скрывала мои страдания. А Николай Модестович пригласил меня танцевать. С ужасом обнаружила, что не могу нашарить под столом свои туфли. Не выдержала, нырнула под стол, но увидела только одну туфлю. Призналась Николаю Модестовичу , что не могу найти вторую туфлю. "А зачем вы их снимали?" Стали вместе искать и услышали хохот в другом конце зала. Оказывается, так решили подшутить над Николаем Модестовичем и надо мной. В дальнейшем, часто бывая на праздниках в Радиокомитете, узнала людей, о которых только слышала: ведущих Зубову, Марию Петрову, Дроздовскую, Нелли и Ростислава Широких, Ию Хочевскую, Игоря Горбачева, Игоря Дмитриева, З Давыдову, Ермагаева, Ярошенко, Калганова, Байбузенко, Акимова, Маграчева, Орлова, Сандлера, Славнитского и многих других. Николай Модестович часто приглашал меня на свои репетиции с оркестром. На одной такой репетиции увидела американского дирижера Леопольда Стоковского. ЕлкиВ НИИ педагогики елку для детей устраивали в помещении канцелярии, которое по площади было самым большим. Готовился небольшой сценарий, приглашали Деда Мороза, Снегурочку. Персонажи сказок, зверюшек готовили из числа детей сотрудников. Помню, мой сын Сережа исполнял роль зайчика. Кроличья изнанка шубки, ушки, хвостик - и оказался зайчик. Оставалось выучить стишки:Я на елку собирался Бантик яркий повязал Хвостик гладко причесал Но в пути-дороге сбился Тут снежинок хоровод.... и т.д. Для ребенка 2х с половиной лет стихи оказались и длинными и трудными. Никакие репетиции, наказания не помогали. Сережа упрямо путал бантик с хвостиком и выдавал варианты: Хвостик яркий повязал, Бантик гладко причесал и тд Режиссер концерта хватался за голову, умоляя всех запомнить стихи. Наконец, как мне показалось, стихи были заучены, я пообещала купить сыну самолет, который он очень хотел. Сын никогда не устраивал истерик по поводу покупок. Стоило сказать: "Нет денег" и он не настаивал. Началась елка, музыка девочки-снежинки, зверюшки. Родители по бокам стен. Настала очередь выхода Сережи. И тут он выдает еще один вариант: Елку с бантиком связал Хвост и елку причесал! Ну что тут поделаешь! Родители смеялись, а дети ничего не поняли, так как каждый был занят собой в ожидании подарка. Сережа тоже получил свой мешок с конфетами, и еще зайца - чтобы запомнил, где хвостик, а где бант. На следующий год елку справляли в каком-то пригородном доме от п.я 45. Детей и родителей привезли на служебном автобусе. Наверное, это была база отдыха сотрудников п/я45, так как посторонних не было. Детей переодели в елочные наряды и повели на 2й этаж. А для родителей стали крутить фильм в кинозале на 1м этаже. Едва в зале погас свет, как раздались душераздирающие крики и рев со 2го этажа. Орали наши дети. Родители кинулись к дверям, но они были закрыты. Дверь стали ломать, сорвали с петель и кинулись на 2й этаж. Вход в зал тоже был закрыт, а дети продолжали плакать во весь голос. Деревянная лестница трещала. Наконец дверь открылась и все кинулись к своим чадам, успокаивая и расспрашивая. Дети выговаривали только одно слово: "Волк!" Оказывается, устроители решили проявить оригинальность и встречать детей вместо Деда Мороза и Снегурочки назначили Волка. А Волк - в шкуре, в маске с клыками и когтями на лапах вызвал страх даже у родителей. И напрасно он уговаривал детей, что он хороший, добрый волк и есть никого не будет... Девочка, одетая Красной Шапочкой, забралась под елку, откуда ее с трудом вытащили, дрожащую и зареванную. Родители расхватали мешки с подарками и тем отвлекли детей. Потом родители написали коллективную жалобу в профком о необычной елке. А детей в этом году нельзя было уговорить ни на какие елки - ни в Дом Пионеров, ни в ДК Ленсовета. ТанцманС маленьким сынишкой гулять ходили в Летний сад, благо он был радом с домом. Когда он подрос, то очень любил рисовать. Я всегда брала с собой папку, бумагу и карандаши. Объект для рисования он всегда выбирал сам. На скамейку к нам подсаживался мужчина и с удивлением смотрит, как рисует маленький мальчик: "Да он у вас будет художником, как здорово он все ухватил." Мы разговорились. Новый знакомый - Самуил Лейбович Танцман жил с родителями на Литейном. Отец преподает в техникуме, мать работает в отделе мужской галантереи магазина "Подарки" напротив "Елисеевского". Он учится в технологическом институте. Кроме того, он берет уроки музыки у известного тогда аккордеониста Ю.Шанова (Шахнович).Он знал все оперы, арии, виртуозно звуками изображал оркестр, любой инструмент. В особенности любил Вагнера. Прогуливаясь по Летнему саду, рассказывал историю изображения скульптур - мифы Греции, Рима. Любил стоять и бесконечно рассматривать "Амура и Психею". Приходя в Летний Сад, Сёма (так он просил себя называть) всегда приносил нам разные пирожки, фрукты, конфеты. Потом стал приносить маленькие подарки - газовый шарфик, сумочку, духи. Все эти вещи были дефицитными и доставала их его мать, работница торговли. Одевался он щеголевато, всегда модный костюм, чистые рубашки, летом носил светлую соломенную шляпу. Ходил с зонтиком-тросточкой. Прогуливаясь, напевал мне разные красивые арии: Аврора уж солнце встречала Наряды раскинув свои ..... и дальше красивые слова о любви - уже забыла. Я подарила Сёме фотографии, где я с косами. Он показал фото родителям и дома у него был жуткий скандал. Отец пытался запустить в него чайником, мать билась в истерике. Они страшно испугались, что их единственный сын может жениться на русской, с ребенком, без родителей, без богатства и денег и т.д. Мать срочно полетела в Киев за невестой и действительно привезла ее - Брониславу Моисеевну (бывшая любовница Щербицкого - какой-то партийный секретарь Украины). А пока Сёма продолжал ухаживать за мной, проявляя заботу и внимание и никогда не высказывая каких-либо притязаний на другие отношения. Однажды он пришел встретить меня с работы. Я уже работала в НИИ педагогики. В этот же день пришел за мной и Николай Модестович. Я их познакомила, хота Сёма слышал фамилию Селицкий по радио. Никакой сцены не было, я попросила Сему не приходить больше за мной, так как мне нравится Николай. На следующий день на вахте института мне вручили пакет, в котором находилась книга Флобера "Мадам Бовари". И надпись: "Я думал, что ты Эмми, а ты - другое". (Мы случайно встретились после 85 года - почти через тридцать лет). |
