ВеснаНа Волхове началось подтаивание льда, вместо льда глубокая лужа. Слышался грохот.По обеим берегам у пешеходной тропы стояли дежурные милиционеры, не пропуская никого по опасной тропе. Если кто появлялся, они свистели в свои свистки. Жители это знали и переправлялись на левый берег по деревянному мосту, что было довольно далеко(за плотиной ГЭС). Автобусов тогда еще не было. Помнится, мне удалось обхитрить милиционера на правом берегу, выждав удобный момент, когда он закурил и отвернулся. Я кинулась бежать на левый берег. На ногах были подвязаны веревками галоши, но вода была выше галош, так что можно считать, бежала босиком. Никакого страха, что утону, никакого холода не чувствовала. Была одна мысль - добежать до середины реки, а там другой милиционер - не заставит же он меня бежать обратно. Так и получилось. Милиционер крепко отругал меня, руками потер мои ноги, руки, отдал какие-то варежки и велел одеть на ноги, что я и сделала, чтобы не сердить его. А галоши все равно были не моего размера. По откосу поднялась наверх. В Октябрьском - так назывался левый берег Волхова, у меня были знакомые семьи, к которым ходила по зимнему льду. В этих семьях я делала, что просили: стирала белье, нянчила детей, ухаживала за раненными инвалидами, вернувшимися с войны, носила воду, колола дрова. Все это я умела делать быстро и ловко. Еще эти семьи уважали за то, что никогда ничего не возьму, доверяли мне. За мой труд мне доставалась награда: в бидончик, который всегда носила с собой, сливали остатки пищи: борща, молочного супа и др. Все, что предлагали, сливала в этот бидончик и приносила домой. Несмотря на несовместимость этого разнообразия, ни у кого не болели животы и желудок, не было расстройства. Это особенность у меня и брата сохранилась до сих пор. Пыталась через много лет найти этих людей, ничего не получилось. Они все поумирали, а их дети ничего обо мне не слышали и меня не знали. Когда я рассказывала о послевоенных годах, слушали с большим интересом. Пытались угощать меня, но я говорила, что те времена прошли и теперь могу сама их угостить. ВАМИВ Ленинграде находился головной институт, откуда в Волхов привозили зарплату. Институт ВАМИ находился на 21 линии Васильевского острова. За несколько дней до выдачи зарплаты мать посылала меня в Ленинград с заданием выпросить её, так как дожить было невмоготу.Я нашла этот институт и обратилась в бухгалтерию с просьбой выдать аванс для работницы ВАЗ (Волховский алюминиевый завод), т.е. моей матери. В бухгалтерии сказали, что не могут этого сделать по двум причинам: во первых нет доверенности, во вторых я несовершеннолетняя. Я начала плакать и канючить, выпрашивать аванс и предложила им спеть. "Господи, да она еще хочет петь!" "Да не хочу, но надо!" Работники бухгалтерии стали совещаться, потом пошли советоваться еще с кем-то, и наконец, приняли решение выдать мне аванс под ответственность их главного бухгалтера. Подошел обеденный перерыв и сотрудники повалили в столовую. Видя, что я облизываюсь и принюхиваюсь, бухгалтер пригласила меня в столовую для ИТР, так было написано на двери. За столом еще сидели сотрудники, которые стали интересоваться, что за девочка сидит вместе с ними. Услышав рассказ бухгалтера, они наперебой стали угощать меня, купив полный обед. Глядя, как я ем, они решили, что я из хорошей семьи: "Посмотри, она наклоняет тарелку с супом от себя". Но потом я корочкой хлеба вытерла тарелку, а увидев, что на тарелке остался жир, я облизала ее. Потом они стали собирать меня в обратный путь. Деньги зашили в карман и строго-настрого приказали не доставать их и никому не проговориться, что у меня в кармане. Выйдя из института и пройдя 2-3 дома, я разорвала карман, достала деньги и стала покупать, что просила мама: круглый ленинградский хлеб, чай, хамсу(маленькая соленая рыбешка) и что-то еще. Оставшиеся деньги в целости и сохранности привезла домой. Впоследствии в этот институт ездила неоднократно. Процедура выдачи денег была намного легче. Сотрудники угощали меня обедом по очереди. "Ты в прошлый раз кормила, теперь моя очередь!" Сбор ягодВ послевоенные годы население выезжало в лес за ягодами и грибами. Урожай тех и других был обильным. Ездила в лес и я. Поскольку боялась заблудиться в лесу, пыталась пристроиться к какой-нибудь взрослой группе.Ездили поездом до станции Валя. Как правило, уезжали вечером, чтобы, переночевав в лесу, утром начать сбор ягод или грибов. Я не имела билета, пряталась под лавку и выходила вместе со взрослыми. Уже дойдя до леса, взрослые спрашивали друг друга: "Чья это девочка?" Тогда начинала реветь и просить, чтобы не прогоняли меня. " Девочка, мы же будем ночевать в лесу!" Из лапок делали маленький шатер, разжигали костер, курили, разговаривали, пили чай и ждали утра. Меня накрывали своими куртками, удивляясь, как могли отпустить из дома. Ведь подрывы на минах продолжались много лет. Ягоды собирали быстро, голубика была крупнее вишни, а кусты настолько синими, что резало глаза. Ягоды были подернуты поволокой, отчего казались бархатными. Старалась постоянно находиться возле кого-нибудь из взрослых, чтобы не отстать и не заблудиться. Боялась, что собранный урожай отнимут. В лесах скрывались дезертиры, какие-то бандиты, отбирающие еду, снимающие одежду. Ездить в лес было одной опасно. В одной из таких поездок случилась беда. Набрав уже почти полную корзину голубики, я упала на пень. Пень вонзился в левую ногу чуть выше ступни. Боли не почувствовала, только увидела белую кость. Не знаю почему, но кровь не текла. Собрала рассыпанные ягоды, но стало плохо. Кто-то увидел меня сидящей. Увидел кость, испугался больше меня и стал звать остальных. Разорвали рубаху, завязали бескровную рану и стали собираться на станцию, тем более, что был уже вечер. Как доехали до Волхова - не помню. От станции до города надо проходить мимо проходной завода. В проходную вызвали заводского врача, который сделал укол от столбняка. Попутчики привели меня домой, рассказав матери о случившемся. Каково же было их удивление, когда мать вместо сокрушения сказала: "Ну вот, все люди как люди, а моя как х.. на блюде!" На это сезон сбора был закончен, рана долго зарубцовывалась, ходить было трудно. След от раны остался на всю жизнь. Принесенные ягоды, черника, голубика или клюква шли на рынок. Варенья никогда не варилось, грибы не солились. Ягоды продавали стаканами, грибы кучками. На вырученные деньги покупался постный (вареный) сахар и чай. Мать пила чай с подружками в огромном количестве. Нас так и называли: волховские водохлёбы. На этих чаепитиях мать играла на балалайке, пела вместе с подружками частушки, чаще всего нецензурные. При всей грубости быта, мы, дети, не понимали грубости и слушали с любопытством. Тетя ТасяВ 1945 году в феврале Тася уехала в Сестрорецк и поступила в Ремесленное училище при Сестрорецком инструментальном заводе.Жила в заводском общежитии. Деревянный двухэтажный домик на берегу Финского залива с очень красивой природой вокруг. Я часто приезжала к ней.Пожалуй, она единственная, кто не колотил меня. Кроме одного раза. Тася была молодая, 1930 года рождения. Ей хотелось погулять, сходить на танцы. За тетей ухаживал молодой человек, Саша, служивший в пос.Горская в летной части. Как и Тася, он был высок и красив. Однажды я приехала рано, когда Таси еще не было дома. Я взяла ее спортивный костюм, шапочку, взяла коньки и побежала на каток. Каток находился рядом с заводом, зимой его заливали, крутили музыку: Догони, догони, Ты лукаво кричишь мне в ответ... В Волхове я тоже ходила на каток, но каталась на одном коньке, на другом - подружка. А тут сразу два конька. Забыв про все, я катаюсь, большей частью валяюсь на льду под ногами. И вдруг кто-то берет меня за шиворот и начинает трясти. Смотрю - Тася с сердитым лицом и с ней Саша с коньками на шее. Они тоже пришли покататься. Тетя нахлестала мне по щекам, надавала по шее и приказала раздеваться прямо на снегу. "Как на снегу? Мне холодно и под костюмом ничего нет!" "Вот пусть Саша и посмотрит на твою голую ж..!" Саша сказал, что есть раздевалка, и коньки можно было взять напрокат. А откуда у меня деньги? КарточкиОтменили карточки. 47гЭто вовсе не означало, что хлеб можно легко купить. Наголодавшиеся люди с вечера занимали  очередь, стояли всю ночь на улице. Хлеб продавали в окошечке. Очередь занимали семьями, так как давали по 1
буханке на человека. За хлебом посылали меня. У матери к этому времени родилась послевоенная девочка - Таня,
которая умерла в том же году от истощения. Утром открывалось окошечко, и первыми лезли те, кто посильней,
поздоровей. О том, что между ними болтается босая девчушка, дела никому не было. Желание было у всех одно -
принести в семью хлеба. Домой приходила без ногтей на ногах, но боли не чувствовала. Была только радость, что принесла хлеб. Внутри магазина, отдельно от хлебного окошечка продавались какие-то другие продукты: крупа, вобла, и еще что-то. Заходила туда, чтобы просто поглядеть. Помню, как оказалась возле прилавка, у которого сломалась труба, отделяющая прилавок от покупателей. Меня невольно затолкали между этими обломками и труба стала упираться в живот. Я плакала, было очень больно. Наконец надо мной сжалились, и общими усилиями покупатели освободили меня, удивляясь, как я осталась цела. Трудностей не убавилось, но с отменой карточек наступило какое-то облегчение. А уже позднее, когда каждый год 1 марта было понижение цен - это вообще было как в сказке. |
