ЗаёмПосле войны, несмотря на холод и разруху, население с пониманием относилось к кампании подписки на денежный заем, направленный на восстановление народного хозяйства. Кампания шумно и наглядно обставлялось. Радио без конца транслировало речи, выступления тружеников с призывом помочь партии восстановить разрушенные города, села, предприятия. Наиболее эффективно действовали киножурналы перед показом кино. Народ оживлялся, складывалось впечатление, что зрители сейчас же сорвутся с мест и помчаться подписываться на заем.Помню, мать, получающая 310 руб. (уборщица на заводе) агитировала подружек подписываться на двойной оклад. "Быстрее будут строить и нам дадут комнаты. Мы не будем жить в этом бараке." В бараке было настолько холодно, что не водились ни тараканы, ни клопы. Не было мышей и крыс. Рабочие, которые отказывались подписываться на заем, подвергались всеобщему осуждению. А когда хотели унизить, так и говорили: "Да это враг народа! Он даже на заем не подписывался. А то, что воевал и жив - так это он за чужие спины прятался. Вот мой мужик погиб, а этот живет и партии помочь не хочет." Таких не принимали в партию, не давали путевок для лечения. В характеристиках писали: "Неблагонадежен". Иногда даже лишали права на участие в выборах. А подписавшихся на два или три оклада всячески хвалили, портреты печатали в газетах, вывешивали на доски почета. Облигации вскоре девальвировались, многие выбросили, не надеясь прожить 20 лет, когда было обещано погасить эти облигации. ПениеМы жили еще в бараке, но рядом уже строили новые кирпичные дома по Волховскому проспекту и бульвару им.Чайковского. В обеденный перерыв рабочие устраивались на лесах с бутылками молока, хлеба. Хотелось привлечь внимание своим пением. Открывала форточку и спрятавшись за занавеску начинала заливаться соловьем. Голос был чистый, звонкий. Зная весь репертуар певиц по пластинкам, исполнять могла все. Своего патефона не было, но он был у кого-то из подружек. Исполняла вокализ Рахманинова, арию Нормы, песню:"Я ли в поле да не травушка Я ли в поле не зеленая росла... Взяли меня травушку скосили В снопики меня связали Полюшко, знать такая моя долюшка. Слова этой песни трогательные, поется она медленно, с переливами. И другие песни "Здесь под небом чужим", "Голубка" и другие. Рабочие с удовольствием слушали, кричали: "Покажись, не видим кто поет!" Однажды пришел бригадир и стал ругаться, что я своим пением отвлекаю рабочих. "А у меня план. Вот закончат работать - пой сколько хочешь!" Плату за свое пение я все-таки получила. Попросила у рабочих строительных отходов, деревяшек для печки. Рабочие, выбрав минутку, когда не было начальства, прямо в форточку накидали дров: досок, щепок, даже ломали оконные рамы и бросали в форточку. Мать все это добро быстро попрятала где могла, так как по бараку частенько ходила милиция, выискивая похитителей стройматериалов. Однажды нашли доски у нас. Мать стала говорить, что комната холодная, дети болеют, а я стала реветь, говоря, что я не знала, что это стройматериалы. Мать для убедительности дала мне по шее, а милиция сделала предупреждение. Слава Богу, обошлось. Пока строили дом, все равно ходила по подъездам, выискивая, где доски плохо лежат и не охраняются. Родители подружек ругали их:"Вон Галька сколько дров напела, а вы лодыри, почему не можете?" "Да мы не умеем петь и воровать боимся". Когда барак снесли, нам дали комнату в этом новом доме. Комната в коммунальной квартире, но главное - теплая, не надо было тряпки прибивать к половицам гвоздями. И водопровод, с чистой холодной водой. Брат ВолодяВ 1949 году мать родила ребенка - братика Володю. Дети у матери всегда рождались крупными, симпатичными. Уходила в ночную смену, а я оставалась за няньку. Чтобы братик не плакал, жевала черный хлеб немного с постным сахаром, укладывала в марлю и совала ему в рот, как соску. Марлю протягивала до рук, что бы он не проглотил ее. Он высасывал содержимое до отрубей, но зато не плакал. Когда же проходила бессонная ночь, засыпала на уроках. При шуме просыпалась и в полусне хватала спинку передней парты, начинала трясти и напевать "а-а-а", думая, что укачиваю братика. Класс радостно хохотал, и тогда я просыпалась окончательно. Не смеялись только учителя.Комната в бараке была дырявая со всех сторон. Мать приносила с работы мешки из-под нефелина и приколачивала их к полу, чтобы сохранить немного тепла. Несмотря на это Володя часто болел воспалением легких. Впоследствии из-за этого его не взяли в армию. Вырос он веселым, добрым, отзывчивым, много читал. Он поехал в Ташкент, где произошло сильное землетрясение. Откликнулся на призыв и хотел заработать денег. Вечером пошел в местный клуб на танцы и пригласил танцевать местную девушку - узбечку. Местные молодые узбеки ему сказала: Еще пригласишь - убьем. Но он опять пригласил узбечку. Парни избили его и бросили в ледяной арык, в котором он без сознания пролежал до утра. Возвратился домой из ташкентской больницы в ленинградскую больной и безденежный. Была сделана операция, и он остался с четвертью легкого. В Волхов вернулся в сопровождении медсестры, которая ему симпатизировала. Болезнь очень ограничила его в движении. Он мог спуститься с лестницы, но назад его несли на руках друзья. Я очень любила Володю, хотя он был Иванович. Он отвечал мне привязанностью и уважением. Приезжая в гости он не сводил с меня глаз и пытался угадать каждое мое движение. После операции прожил несколько лет. Похоронен в Волхове. ПодружкиДо разъезда их Волхова мы дружили втроем: Валя Козлова, Галя Дягтерева и я. Мы были одного возраста, учились в одной школе, но в разных классах. Учились подружки неважно, поэтому их родители поощряли дружбу со мной - авось чему-нибудь научатся у меня.Материально мы тоже жили неодинаково. У Вали был жив отец. Он работал электриком, лазил на "кошках" по столбам, пока не упал и не стал инвалидом. У Гали старший брат работал, а мать получала пенсию за погибшего мужа и сама работала на алюминиевом заводе. Моя мать не получала никакой пенсии. Она не имела похоронки и не могла хлопотать в силу своей безграмотности. По вагонам и помойкам подружки тоже не ходили, белье не стирали и детей не нянчили. Свой промысел я тщательно скрывала, поэтому и выбирала места подальше от Волхова: в соседних деревнях, на левом берегу, ездила на поезде в деревни, расположенные недалеко от железной дороги: Стуглево, Ильинка, Валя, Алеховщина, Георгиевская и др. Мы были неразлучны. Никто не пойдет в кино, если у другой нет 10 копеек на билет. Вместе придумывали, где достать эти 10 копеек. Как правило, денег не было у меня. Когда было холодно(а у нас была самая холодная комната) подружки забирали меня к себе и мы спали вместе. Летом спали в сарайчике на тряпье или на сене. Когда немного подросли, весте ходили на гулянки или в 6-й ГЭС или в городской садик напротив завода.(Кировский садик). Мы поверяли друг другу самые сокровенные тайны, зная, что никто не выдаст. Когда становилось прохладно, подружки давали по очереди свои платья. У меня ведь был только сарафан. Когда меня обижала мать или старший брат, родители подружек стучали в дверь и кричали: "Не троньте Галину! Сейчас милицию вызовем!" На что мать отвечала: "Сейчас бл..ди и вы получите! Убирайтесь, не ваше дело за что бью. Следите за своими проститутками, а со своей я сама разберусь!" Конечно, милицию никто не вызывал и никто не пришел бы - на весь город знали только одного милиционера - Чикалева. В ссорах и разговорах так и говорили: "Вот скажу Чикалеву!" или "Да не боюсь я никого, мне Чикалев знакомый." Родители подружек иногда подкармливали меня, заставляя съесть на месте, что дали. "Ешь здесь, а то сейчас домой потащишь, чтобы не поколотили!" Когда ходили гулять в Кировский садик, из окон неслись советы родителей: "Смотри, с парнями в кусты не ходи, у них одно на уме!" Моя мама тоже наставляла: "Смотри, чтоб не бые...ли, у мужиков одно на уме!" Мне было стыдно за такие наставления, но все знали Дусю Захарову - что еще она могла посоветовать и какими словами. У подружек спросила: "Почему они так боятся кустов и что там делают?" "Детей" - ответили подружки. Стала бояться кустов. Да так, что если во время дворовых игр мячик попадал в кусты, старалась не ходить - пусть идут другие. КомсомолВ комсомол принимали в райкоме комсомола на левом берегу Волхова. Мы штудировали устав комсомола, изучали биографии Лизы Чайкиной, Зои Космодемьянской, Александра Матросова. Прием выглядел серьезным, важным. Задавали нам много вопросов о семье, о родителях, об учебе. Мы устроили праздник - купили на 8 человек буханку белого хлеба и на берегу Волхова ели хлеб и пели песни от радости, что нас приняли. Школа тоже сделала подарок: нам подарили по тетрадке с белой чистой бумагой.Школа принимала активное участие в общественной жизни города. Это выражалось в том, что мы, ученики, непременно выступали перед избирателями на выборах, в воинских частях, больницах. Пели песни, плясали, читали стихи, строили какие-то акробатические пирамиды и т.д. К тому времени в школу стала приезжать из Ленинграда музыкальный руководитель, аккомпаниатор Людмила Васильевна. Когда я увидела ее красные ногти, испугалась и говорю: "У вас на ногтях кровь!" Людмила Васильевна объяснила, что такое маникюр. Я решила - никогда так делать не буду, так как страшно. В дальнейшем с Людмилой Васильевной мне пришлось часто выступать, и она готовила меня к этим выступлениям, говоря, что я непременно стану певицей и голос у меня будет или драматическое или меццо-сопрано. 
Выборы был наилучший праздник. В городе на всех углах висели громкоговорители и играла музыка, висели
портреты Сталина, все были празднично одеты, было хорошо, весело. Помню песни, которые пела тогда:Я по свету немало хаживал За дальнею околицей Над широкой рекой Опустился сиреневый вечер и др. Хуже получались русские народные песни (кроме "Ямщика" и "В низенькой светелке"). Людмила Васильевна объясняла это тем, что у меня хуже получается открытый звук. Конечно, я не разбиралась в этом, но слушалась своего руководителя. В воинских частях солдатам нравились песни военных лет или о войне. Я встретил его близ Одессы родной Когда в бой пошла наша рота Он шел впереди с автоматом в руках Моряк черноморского флота. Он шел впереди и пример подавал А родом он был из Ордынки А ветер гулял за широкой спиной И в лентах его бескозырки. Товарищ, если вернешься домой, Зайди на родную Ордынку, Жене передай мой прощальный привет, А сыну отдай бескозырку. Вот кончилось время и войны больше нет Зашел я тогда на Ордынку Жене передал я прощальный привет А сыну отдал бескозырку. Присоединялись солдаты к моему пению и тогда, когда я пела: Солнце скрылось за горой Вот солдаты идут Людмила Васильевна моментально приспосабливалась к любым слушателям, хорошо играла. К тому же она была молода, красива, да еще с длинными красными ногтями. Главное удовольствие от концертов в военных частых - обед, или сухой паек. ГришаВ Волхове, кроме Дома культуры, был клуб, который назывался "6-я ГЭС". По выходным дням там были различные массовые гуляния, а вечером - танцы. Билет стоил 10 коп. Пропускали всех, кто купил билет. У меня был единственный ситцевый сарафан. Утром я стирала его, а вечером в нем шла на танцы в клуб "6-я ГЭС". На приглашение мы не рассчитывали, просто было интересно наблюдать за танцующими. Танцевали под радиолу, патефон, или аккордеон. Танцы были простые, но красивые.Однажды на зависть подружкам мне повезло. Меня пригласил танцевать молодой человек. Гриша, бывший детдомовец, приезжий, учится в РУ, живет в общежитии. Мы стали встречаться. Встречи происходили в основном на берегу Волхова, возле ГЭС. Гриша был меньше меня ростом, коренастый, очень добрый, внимательный. Приносил полевые цветы, а часто хлеб, картошку, яблоки. Часто давал книги для чтения. "Десница великого мастера", "Парень из сальских степей". В одной из них прочитала:"Человеку не может быть так плохо, чтобы кому-нибудь не было еще хуже". Эта строчка запомнилась на всю жизнь. Где-то в 49 или даже 50 году однажды потянуло на место наших встреч. И не то чтобы хотелось видеть Гришу - хотелось есть. Он всегда что-нибудь сберегал в своем ремесленном училище. Бредя вдоль берега, напротив ГЭС увидела небольшие мостки, а на них сетка для ловли мальков. Взяла сетку и стала опускать в воду, надеясь поймать рыбешку. Вдруг вижу - по берегу бежит мужик, матерится и грозит кулаком. Поняла - это хозяин сетки и кинулась наутек. Мужик не догнал меня, но бросил камень, который попал мне в голову. Боли не почувствовала, только страх. Пошла по деревянному мосту назад. Навстречу идет Гриша. Он-то и увидел, что из головы льется кровь. Довел до проходной хлебокомбината. Вышла медсестра, ахнула. Обработала рану, перевязала голову. В таком виде явилась домой. Дома получила как всегда добавку. Шрам на голове остался на всю жизнь на память - не тронь чужое. Подружки поделились со своими родителями о моем знакомстве, а те в свою очередь сказали матери. Гриша приглашал меня в кино и подошел к нашему дому. Соседки тут же сказали матери: "Дуся, иди, смотри на жениха!" Вернувшись в комнату, она стала хохотать, говоря: "Ну и жених! Я бы с таким рядом ср..ть не села!" Как и почему расстались с Гришей, я не помню. Но после моего отъезда Гриша часто приходил к матери, пытаясь разыскать меня. Каково его дальнейшая судьба - я не знаю. Похороны СталинаВ 1953 году училась в 7 классе.Помню, весной узнали, что заболел Сталин. В городе на столбах установили громкоговорители. Люди останавливались и ловили каждое слово о здоровье вождя. Больше всего народу собиралось на центральной площади возле бюста Сталина, радом с Домом Культуры. 5 марта передали страшную весть - умер Сталин. Все рыдали не стесняясь: Что же теперь будет? Как мы будем жить без него? Кто же теперь будет заботиться о нас? Через какое-то время прозвучала клятва Лаврентия Павловича Берия. Клятва была настолько искренней, что народ стал постепенно успокаиваться. Конечно, друг Сталина не оставит нас в беде, будет так же думать днем и ночью о народе. Узнав о смерти Сталина, мы, трое неразлучных подружек, решили - мы непременно должны принять участие в похоронах. Из Волхова добирались до Ленинграда поездом. Электричек тогда не было. Чтобы уехать в Москву нужно было где-то переночевать. На вокзале с лавок гоняла милиция и мы решили переночевать в квартире у тетки на Лиговке. Дождавшись ночи на улице, мы заняли два туалета (коммунальная квартира была очень большая и там было два туалета). Дверь квартиру не запиралась. По очереди сидели на унитазах и так дожидались утра. Утром в туалет потянулись жильцы и ругались, что в туалете кто-то долго сидит. Возле туалетов выстроилась очередь. Мы поняли, что деваться некуда, надо как-то выбираться, тем более что в дверь начали колотить руками и ногами. Набрались храбрости и пулей вылетели из туалета. Жильцы увидели девченок, но не успели ничего сообразить, как мы уже летели по лестнице с 7-го этажа, перепрыгивая через целые пролеты. Между собой гордились, что так любили Сталина, что ради него способны на любой подвиг, как во время войны за него на смерть шли солдаты. На Московском вокзале мы обманными путями пробрались в поезд. Как тараканы рассосались по всему составу - кто в туалет, кто успел забраться в багажный отсек, кто между вагонами. Некоторые даже забирались на крышу вагонов. Об опасности никто не думал, всеми двигало горе. Боялись только проверки билетов. 
Наше путешествие закончилось быстрее, чем мы предполагали. На какой-то станции состав задержался дольше
обычного. С помощью милиции состав прочесали по всем уголкам, и всех детей выловили и в сопровождении милиции
отправили назад в Ленинград. На Московском вокзале выяснили, кто и откуда, накормили горячим обедом, одежду
поснимали в санобработку, вшивым девочкам втирали какую-то черную жидкость, а мальчикам остригли волосы. Затем
составили группы по районам проживания, назначили сопровождающих, дали в дорогу сухой паек и стали развозить
по домам. Моя мать даже не заметила моего отсутствия и при сопровождающем начала меня колотить полотенцем.
Наказание сопровождалось всякими словами, отчего сопровождающий не знал, куда деться, и стал давать матери
советы, дескать девочка легко одета, может заболеть, и т.д. Мать ответила, что одежду купить не на что, мы не
богаты, и не х... начинать. Так я узнала, что между Ленинградом и Москвой есть станция Бологое.Вообще мать была матерщинницей, но у нее это получалось как-то не грубо, а даже интересно и кудряво, как русские кружева. Никто на нее за это не обижался. Воспринимали как должное, да еще и завидовали, что так не умеют. А если и пытались подражать - то получался обычный мат. |
Дальше
